|
Предыдущая Следующая
Ряд ситуаций отличает особенно жестокая ирония, ибо финальное "успокоение" довольствуется минимальным уровнем, достигаясь ценой отказа от собственных желаний или ценой страданий другого.
«Но в поезде он успокоился, сказав себе», что он еще разыщет любимую женщину, но в дальнейшем этого не произошло («Двадцать лет спустя»). «Так пожелаем же ей… спокойной жизни [в ссылке] в Арзамасе, где она, наверное, будет конторщицей и… получит те чувства, которые заслуживает без своего крупного богатства» («Последний рассказ… "Счастливый путь"»). «Я шел домой, как в бреду. В моей голове был хаос… Потом я успокоился на том, что до меня она с этими синяками была у актера» (ПВС; 3: 158). «"Идите. Теперь у вас моя фамилия. Вы можете быть спокойны". С просветленным лицом он уходит… [У]жасающая тоска охватывает меня» («Безумие»).
В серьезном ключе макабрическое совмещение желанного покоя с омертвением настойчиво разрабатывается в «Сентиментальных повестях», где к нему приходят выброшенные из жизни дореволюционные интеллигенты.
«[С]транное успокоение пришло к нему… [К]акая-то счастливая мысль мелькнула в его уме… исход какой-то, от которого на мгновение стало ясно и спокойно… Перепенчук… вступил в должность нештатного могильщика… От спокойного, бездумного лица его веяло тихим блаженством… [Но когда] он вспоминал свою жизнь… спокойное лицо его мрачнело… Однако все огорчения были теперь позади. И счастливое спокойствие не покидало больше Аполлона Семеновича… [К]опая землю, выравнивая стенки могил, [он] проникался восторгом от тишины и прелести новой своей жизни» (АТ; 2: 44, 47–48). «Какое-то веяние смерти сообщалось всем вещам… Но однажды… в жизни Ивана Алексеевича произошли чрезвычайные перемены… [О]н почувствовал прилив необыкновенной свежести и здоровья… [Т]ем более что условия к тому были благоприятны – в течение одиннадцати лет, после разгула и пьянства он вел спокойную, размеренную жизнь» (Му; 2: 50–51). «Потом-то, раздумав [об уходе жены к соседу], он, наверное, даже обрадовался. Автору кажется, что Иван Иванович и не мог не обрадоваться. Страшная обуза сошла с его плеч. Все-таки приходилось беспокоиться о жизни Нины Осиповны… Тем более, что… она и за двоих съедала… И спокойным, ровным шагом пошел в город…» (Лю; 2: 80, 84). «Но это, собственно были последние волнения… Он стал иногда просить милостыню… [И] стоял там, спокойно поджидая подаяния… [Е]го душа была по-прежнему спокойна… И тогда [в ночлежном доме] началась совсем размеренная и спокойная жизнь без ожидания каких-либо чудес и возможностей… Мишель растянулся на траве и, глядя в синеву неба, снова почувствовал какую-то радость успокоения. Но эта радость была умеренная» (МС; 2: 207, 212, 216).
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
