|
Предыдущая Следующая
Реклама для Маяковскаго отнюдь не прихоть, но крайняя необходимость. Чтоб стихи его дошли до одного, они должны дойти до тысяч и тысяч. Это не тщеславие, а особенности поэтическаго организма. Можно ли корить отменно хороший автомобиль "Форд" за то, что он никак не помещается на полочке рядом с китайскими болванчиками? Когда стихи Ахматовой читаешь вслух, не то что в огромном зале, даже в тесной спаленке - это почти оскорбление, их надобно не говорить, но шептать. А "камерный Маяковский" это явная бессмыслица. Его стихи надо реветь, трубить, изрыгать на площадях. Поэтому тираж для Маяковскаго вопрос существования. С величайшей настойчивостью, находчивостью, остроумием он расширяет тесную базу современной русской поэзии. Его стихи готовы стать частушками, поговорками, злободневными остротами, новым народным плачем и улюлюканьем.
Голос у Маяковского необычайной силы. Он умеет слова произносить так, что они падают, как камни, пущенные из пращи. Его речь монументальна. Его сила - в силе. Его образы,- пусть порой невзыскательные - как-то физически больше обычных. Иногда Маяковский старается еще усилить это впечатление наивным приемом - арифметикой. Он очень любит говорить о тысячах тысяч и миллионах миллионов. Но наивности у Маяковского сколько угодно. Оглянитесь на эти неожиданно выскакивающие в стихах имена Галифэ, Бяликов, Тальони, Гофманов, прочих и вы вспомните бедненького сенегальца перед витринами rue de la Paix.
Вместе с силой - здоровье. Как вам известно в поэтическом обществе здоровье вещь предосудительная, и Маяковский долго скрывал его, пользуя для этого и лорнетку пудреного Бурлюка и подлинное безумие Хлебникова. Наивные девушки верили и почитали Маяковского поэтом "изломанным, больным, страдающим". Но достаточно было и тогда взглянуть, как он играет на биллиарде, послушать, как он орет на спекулянта-посетителя "кафэ футуристов", прочесть "Облако в штанах" - это изумительное прославление плотской любви, "Мистерию-Буфф" - этот неистовый гимн взалкавшему чреву, чтобы удивиться, как мог вырости на петербургской земле, гнилой и тряской, такой прямой, крепкий, ядреный дуб. После революции, когда безумие стало повседневностью, Маяковский разгримировался, оставил в покое "председателя земного шара" Хлебникова и показался в новом виде. Глаза толпы ослепили его рассудочность и страсть к логике. Но ведь его пророчества о конце мира всегда напоминали бюллетени метеорологической станции. Желтая кофта болталась, выдавая не плоть, но позвонки скелета, четкие математические формулы. Бунтарь? безумец? да! но еще - улучшенное издание Брюсова. А впрочем, не это ли современный бунт? Пожалуй, мир легче взорвать цифрами, нежели истошными воплями.
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
