Нынче взяток не берут. Это раньше шагу нельзя было шагнуть без того, чтобы не дать или не взять.
      А нынче характер у людей сильно изменился к лучшему.
      Взяток, действительно, не берут.
      Давеча мы отправляли с товарной станции груз.
      У нас тетка от гриппа померла и в духовном завещании велела отправить ейные там простыни и прочие мещанские вещицы в провинцию, к родственникам со стороны жены.
      Вот стоим мы на вокзале и видим такую картину, в духе Рафаэля.
      Будка для приема груза. Очередь, конечно. Десятичные метрические весы. Весовщик за ними. Весовщик, такой в высшей степени благородный служащий, быстро говорит цифры, записывает, прикладывает гирьки, клеит ярлыки и дает разъяснения.
      Только и слышен его симпатичный голос:
      - Сорок. Сто двадцать. Пятьдесят. Сымайте. Берите. Отойдите... № станови сюда, балда, ста-нови на эту сторону.
      Такая приятная картина труда и быстрых темпов.
      Только вдруг мы замечаем, что при всей красоте работы весовщик очень уж требовательный законник. Очень уж он соблюдает интересы граждан и государства. Ну, не каждому, но через два-три человека он обязательно отказывает груз принимать. Чуть расхлябанная тара - он ее не берет. Хотя видать, что сочувствует.
      Которые с расхлябанной тарой, те, конечно, охают, ахают и страдают.
      Весовщик говорит:
      - Заместо страданий укрепите вашу тару. Тут где-то шляется человек с гвоздями. Пущай он вам укрепит. Пущай сюда пару гвоздей вобьет и пущай проволокой подтянет. И тогда подходите без очереди - я приму.
      Действительно верно: стоит человек за будкой. В руках у него гвозди и молоток. Он работает в поте лица и укрепляет желающим слабую тару. И которым отказали - те смотрят на него с мольбой и предлагают ему свою дружбу и деньги за это самое.
      Но вот доходит очередь до одного гражданина. Он такой белокурый, в очках. Он не интеллигент, но близорукий. У него, видать, трахома на глазах. Вот он надел очки, чтоб его было хуже ви" .^ъ. А может быть, он служит на оптическом за^де, и там даром раздают очки.
      Вот он становит свои шесть ящиков на метрические десятичные весы.
      Весовщик осматривает его шесть ящиков и говорит:
       - Слабая тара. Не пойдет. Сымай обратно. Который в очках, услышав эти слова, совершенно упадает духом. А перед тем как упасть духом, до того набрасывается на весовщика, что дело почти доходит до зубочистки. Который в очках кричит:
      - Да что ты, собака, со мной делаешь! Я, говорит, не свои ящики отправляю. Я, говорит, отправляю государственные ящики с оптического завода. Куда я теперь с ящиками сунусь? Где я найду подводу? Откуда я возьму сто рублей, чтобы везти назад? Отвечай, собака, или я из тебя котлетку сделаю!
      Весовщик говорит:
      - А я почем знаю?-И при этом делает рукой в сторону.
      Тот, по близорукости своего зрения и по причине запотевших стекол, принимает этот жест за что-то другое. Он вспыхивает, чего-то вспоминает, давно позабытое, роется в своих карманах и выгребает оттуда рублей восемь денег, все рублями. И хочет их подать весовщику.
      Тогда весовщик багровеет от этого зрелища денег.
      Он кричит:
      - Это как понимать? Не хочешь ли ты мне, очкастая кобыла, взятку дать?!
      Который в очках сразу, конечно, понимает весь позор своего положения.
      - Нет, говорит, я деньги вынул просто так. Хотел, чтобы вы их подержали, покуда я сыму ящики с весов.
      Он совершенно теряется, несет сущий вздор, принимается извиняться и даже, видать, согласен, чтобы его ударили по морде.
      Весовщик говорит:
      - Стыдно. Здесь взяток не берут. Сымайте свои шесть ящиков с весов - они мне буквально холодят душу. Но, поскольку это государственные ящики, обратитесь вот до того рабочего, он вам укрепит слабую тару. А что касается денег, то благодарите судьбу, что у меня мало времени вожжаться с вами.
      Тем не менее он зовет еще одного служащего и говорит ему голосом, только что перенесшим оскорбление:
      - Знаете, сейчас мне хотели взятку дать. Понимаете, какой абсурд. Я жалею, что поторопился и для виду не взял деньги, а то теперь трудно доказывать.
      Другой служащий отвечает:
      - Да, это жалко. Надо было развернуть историю. Пущай не могут думать, что у нас по-прежнему рыльце в пуху.
      Который в очках, совершенно сопревший, возится со своими ящиками. Их ему укрепляют, приводят в христианский вид и снова волокут на весы.
      Тогда мне начинает казаться, что у меня тоже слабая тара.
      И, покуда до меня не дошла очередь, я подхожу к рабочему и прошу его на всякий случай укрепить мою сомнительную тару. Он спрашивает с меня восемь рублей.
      Я говорю:
      Что вы, говорю, обалдели, восемь рублей брать за три гвоздя.
      Он мне говорит интимным голосом:
      - Это верно, я бы вам и за трояк сделал, но,. говорит, войдите в мое пиковое положение - мне же надо делиться вот с этим крокодилом.
      Тут я начинаю понимать всю механику.
      - Стало быть, я говорю, вы делитесь с весовщиком?
      Тут он несколько смущается, что проговорился, несет разный вздор и небылицы, бормочет о мелком жалованьишке, о дороговизне, делает мне крупную скидку и приступает к работе.
      Вот приходит моя очередь.
      Я становлю свой ящик на весы и любуюсь крепкой тарой.
      Весовщик говорит:
      - Тара слабовата. № пойдет. Я говорю:
      - Разве? Мне сейчас только ее укрепляли. Вот тот, с клещами, укреплял. Весовщик отвечает:
      - Ах, пардон, пардон. Извиняюсь. Сейчас ваша тара крепкая, но она была слабая. Мне это завсегда в глаза бросается. Что пардон, то пардон.
      Принимает он мой ящик и пишет накладную. Я читаю накладную, а там сказано: "Тара слабая".
      - Да что ж вы, говорю, делаете, арапы? Мне же, говорю, с такой надписью обязательно весь ящик в пути разворуют. И надпись не позволит требовать убытки. Теперь, говорю, я вижу ваши арапские комбинации.
      Весовщик говорит:
      - Что пардон, то пардон, извиняюсь. Он вычеркивает надпись - и я ухожу домой, рассуждая по дороге о сложной душевной организации своих сограждан, о перестройке характеров, о хитрости и о той неохоте, с какой мои уважаемые сограждане сдают свои насиженные позиции.
      Что пардон, то пардон.
      1932
      

© М. Зощенко, 1932 г.

Счетчики:

Ссылки для поклоников Зощинка: