|
Предыдущая Следующая
«Маяковский... [э]то какое-то продолжение Достоевского. Или, вернее, это лирика, написанная кем-то из его младших бунтующих персонажей, вроде Ипполита, Раскольникова или героя "Подростка"» («Доктор Живаго», VI, 4; Пастернак, 3: 175-176).[10]
Итак, попытаемся увидеть в Зощенко «лирика», пишущего от имени Беликова, или, что, в общем, то же самое, прочитать «Человека в футляре» как прото-зощенковский текст.
В комических вещах Зощенко футлярные персонажи тоже подаются в невыгодном свете. Собственно, функцией юмора и является отчуждение, но, как было показано, Зощенко, подобно Гоголю, «преследовал» в своих персонажах не столько чужую, сколько «собственную дрянь», что хорошо видно из сравнения его комических страниц с автопортретными. В частности, в рассказах часто фигурируют ситуации параноического запирания дверей и принятия других оборонительных мер против воров, соседей, гостей и т. п. в тщетных попытках добиться "гарантированного покоя", и та же агорафобия богато представлена в детских эпизодах ПВС, но на этот раз, скорее, в трагическом ключе.[11] Поистине, "футлярный комплекс" представлен у Зощенко во всей полноте.
Но, может быть, дело просто в том, что в ПВС изображены детские страхи, а чеховский Беликов являет, подобно Акакию Акакиевичу, гротескный образ инфантильного, так и не достигшего зрелости, «маленького человека» русской литературы?[12] Однако, именно таким персонажем изображает себя и зрелый Зощенко — вспомним пассаж из ПВС (приведенный в гл. II) о том, как «я — мальчик, а потом юноша и, наконец, взрослый — кричал: "Закрывайте двери". И каждый вечер тщательно проверял крючки и запоры на дверях, на окнах» и т. д. (3: 604).
Тема "якобы гарантированного покоя" выступает у Зощенко во множестве вариаций, в шутку и всерьез, применительно к «отрицательным» персонажам и к героям, более близким к самому автору, а то и в прямых высказываниях о собственной профессии (см. в гл. IV, VIII). Почти карикатурную мнительность, свойственную ему самому, МЗ жадно констатирует и у других, по возможности достойных, фигур, например, у Маяковского, который, оказывается, «мнителен даже больше, чем» он сам, и нервно вытирает платком вилку и стакан (3: 513-514; см. гл. II, Прим. 5). Что касается «больной» у Зощенко сферы "еды", то она, естественно, изобилует иллюстрациями беликовского диетического принципа «постное вредно, а скоромное нельзя». Красноречивое совмещение страхов по поводу еды с вполне наглядной "футлярностью" являют «Иностранцы». Как мы увидим в гл. XIII, несмотря на фарсовую смехотворность сюжета, ни типовой иностранец с несмаргиваемым моноклем, ни его фабульный двойник, не моргнув, заглотавший кость, — эти потомки человека в футляре (отметим, кстати, общий мотив "очков") — не являют-эя объектами безоговорочного осмеяния.[13] В конце концов, речь идет о важнейших категориях зощенковского мира — "хаосе" и "порядке".
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
