|
Предыдущая Следующая
Однако в мире Чехова дело не сводится к простой оппозиции "детерминированная, закономерная, спокойная, централизованная неволя/ непредсказуемая, случайностная, беспокойная, маргинальная свобода". Парадоксальным образом сами "центральные" закономерности часто носят у него абсурдный, случайный — "маргинальный" — характер, а поиски выхода из тисков закономерности "на периферию", напротив, предполагают веру в некое осмысленное, высшее, единое — "центральное" — начало. О нем, например, заговаривает профессор в конце «Скучной истории», осознав, что если в жизни человека «нет общего, целого», которое и является «богом живого человека», то и «от насморка можно потерять равновесие* и оказаться «на милости безнадежного страха» (7: 307). Аналогичен финал «Дамы с собачкой», где «провинциальная, затерявшаяся в толпе... маленькая женщина» оказывается для Гурова его «единственным счастьем» (10: 139).
С большой подробностью тема "случайности/осмысленности" разработана в «По делам службы», где она интересно совмещена с футлярным мотивом. "Футляр" реализован многочисленными и настойчиво повторяющимися образами "одевания" и "теплых оболочек", которыми герой укрывается от холода и метели (плед и «сверх пледа еще и шуба» в избе [10: 92], валенки, карета, полость в карете, одеяло в усадьбе), а также стенами барского дома (где раздеваются, ибо там, «какая бы ни была погода снаружи, живется так тепло и удобно»; 10: 96). В этом свете неубедительной представляется трактовка фразы «Доктор и следователь надели свои шубы и валенки и, простившись с хозяином, вышли» (10: 101) как содержащей нарочито «избыточную информацию» (Чудаков: 148). Налицо, напротив, одна из вариаций центральной темы "футляра".
Сначала холодный неуют заброшенной земской избы и всего внешнего, провинциального, "маргинального" мира представляется герою царством бессмысленной случайности, а столица — локусом единственно осмысленной, "центральной" жизни.
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
