|
Предыдущая Следующая
И вот что любопытно. Несмотря на всю «современность», «актуальность», быть может, «модность» исследовательских процедур, выводы Александра Жолковского неожиданно созвучны литературоведческим канонам столетней давности: понимать произведение следует через биографию автора, а биографию – через произведения (правда, теперь биография прочитывается по-другому). «…Речь все время идет о том, что, грубо говоря, зощенковский герой и есть сам автор, только «в разжалованном виде из генералов в солдаты»… В каком-то смысле чуть ли не каждый из зощенковских персонажей говорит: «И я тоже Зощенко»: в их страхах, наклонностях, слабостях, реакциях, агрессиях и стратегиях выживания узнаются аналогичные черты их реального автора»(с.262-263). Возникает вопрос: за что боролись? Какого черта формалисты (и прочие «новые критики») измывались над красивостями биографического литературоведения? Впрочем, сейчас, в эпоху очередного фин-де-съекля, в таком духе много кто и много о чем вопрошает…
Наконец, последнее. В конце XIII главы (с.257-261) автор не выдерживается и проговаривается: «иностранец» из одноименного рассказа не «иностранец» вовсе, а сам Зощенко, впрочем, и не Зощенко, а астроном Тихо Браге, умерший из стеснительности, хотя, в общем, и не Тихо Браге, а и вовсе то ли Гете, ненавидевший очкариков, то ли Наполеон, вечно тянущий руку (см. «Указатель понятий и мотивов») к собственному желудку (см. «еда» в «Указателе»). И все эти господа, кто явно, а кто – тайно (причем так тайно, что об этом и автор-то не подозревает) изображены в недавнем романе Милана Кундеры «Бессмертие». Ход остроумный и впечатляющий; только возникает сомнение: не является ли тогда каталог зощенковских невротических мотивов каталогом – «всеобщим»? И: не пишет ли Александр Жолковский о литературе вообще?
[1] Для разговора о «контекстуальном» относительно прозы Зощенко я бы предложил еще одну тему. «Зощенко и ленинградская литература 20-30-х гг.» Здесь интерес вызывает два обстоятельства. Первое: почему в одно время с «учительными» и «психоаналитическими» текстами Зощенко возникает повышенный интерес ленинградских литераторов к физиологии (Хармс) и к «правильной организации жизни» (Л.Я.Гинзбург)? Второе. По мнению Жолковского, «недоверие к гостям» – один из сильнейших мотивов >зощенковского творчества. Но ведь кто такие персонажи и Зощенко, и Вагинова, и многих других ленинградских писателей того времени? В основном, публика, живущая в Детском Селе, Старой Деревне, самом Питере, среди руин рухнувшей имперско-дворянской цивилизации, живущая как случайные гости живут, как постояльцы, как чехи в немецко-еврейской Праге после распада Австро-Венгрии. Они не понимают смысла тех мест, где живут, не понимают смысла себя, живущих здесь – отсюда ярчайшая из звезд, освещающая ленинградскую литературу 20-30-х, – звезда бессмыслицы. Этим людям нужен толкователь смыслов окружающего хаоса, попросту – психоаналитик. И этот психоаналитик является – Зощенко.
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
