Михаил Михайлович Зощенко

Бедность

       Нынче, братцы мои, какое самое модное слово, а?
       Нынче самое что ни на есть модное слово, конечно, электрификация.
       Дело это, не спорю, громадной важности — Советскую Россию светом осветить. Но и в этом есть пока что свои неважные стороны. Я не говорю, товарищи, что платить дорого. Платить недорого. Не дороже денег. Я не об этом говорю.
       А вот про что.
       Жил я, товарищи, в громадном доме. Дом весь шёл под керосином. У кого коптилка, у кого небольшая лампочка, у кого и нет ничего — поповской свечкой светится. Беда прямо!
       А тут проводить свет стали.
       Первым провёл уполномоченный. Ну, провёл и провёл. Мужчина он тихий, вида не показывает. Но ходит всё-таки странно и всё время задумчиво сморкается.
       Но вида ещё не показывает.
       А тут дорогая наша хозяюшка Елизавета Игнатьевна Прохорова приходит раз и предлагает квартиру осветить.
       — Все,— говорит,— проводят. И сам,— говорит,— уполномоченный провёл.
       Что ж! Стали и мы проводить.
       Провели, осветили — батюшки-светы! Кругом гниль и гнусь.
       То, бывало, утром на работу уйдёшь, вечером явишься, чай попьёшь и спать. И ничего такого при керосине не видно было. А теперича зажгли, смотрим, тут туфля чья-то рваная валяется, тут обойки отодраны и клочком торчат, тут клоп рысью бежит — от света спасается, тут тряпица неизвестно какая, тут плевок, тут окурок, тут блоха резвится...
       Батюшки-светы! Хоть караул кричи. Смотреть на такое зрелище грустно.
       Канапе, например, такое в нашей комнате стояло. Я думал, ничего себе канапе — хорошее канапе. Сидел часто на нём по вечерам. А теперича зажёг электричество — батюшки-светы! Ну и ну! Ну и канапе! Всё торчит, всё висит, всё изнутри лезет. Не могу сесть на такое канапе — душа протестует.
       Ну, думаю, не богато я живу. Противно на всё глядеть. Работа из рук падает.
       Вижу, и хозяюшка Елизавета Игнатьевна ходит грустная, шуршит у себя на кухне, прибирается.
       — Чего,— спрашиваю,— возитесь, хозяюшка?
       А она рукой машет.
       — Я,— говорит,— милый человек, и не думала, что так бедновато живу.
       Взглянул я на хозяйкино барахлишко — действительно, думаю, не густо: гниль и гнусь, и тряпицы разные. И всё это светлым светом залито и в глаза бросается.
       Стал я приходить домой вроде как скучный.
       Приду, свет зажгу, полюбуюсь на лампочку и ткнусь в койку.
       После раздумал, получку получил, купил мелу, развёл и приступил к работе. Обойки отодрал, клопов выбил, паутинки смёл, канапе убрал, выкрасил, раздраконил — душа поёт и радуется.
       Но хоть и получилось хорошо, да не дюже. Зря и напрасно я, братишечки, деньги ухлопал — отрезала хозяйка провода.
       — Больно,— говорит,— бедновато выходит при свете-то. Чего,— говорит,— этакую бедность освещать клопам на смех.
       Я уж и просил, и доводы приводил — никак.
       — Съезжай,— говорит,— с квартиры. Не желаю,— говорит,— я со светом жить. Нет у меня денег ремонты ремонтировать.
       А легко ли съезжать, товарищи, если я на ремонт уйму денег ухлопал? Так и покорился.
       Эх, братцы, и свет хорошо, да и со светом плохо.