Монтер
      Я, братцы мои, зря спорить не буду, кто важней в театре - актер, режиссер или, может быть, театральный плотник. Факты покажут. Факты всегда сами за себя говорят.
      Дело это произошло в Саратове или Симбирске, одним словом, где-то недалеко от Туркестана. В городском театре. Играли в этом городском театре оперу. Кроме выдающейся игры артистов, был в этом театре, между прочим, монтер - Иван Кузьмич Мякишев.
      На общей группе, когда весь театр в двадцать третьем году снимали на карточку, монтера этого пихнули кудато сбоку - мол, технический персонал. А в центр, на стул со спинкой, посадили тенора.
      Монтер Иван Кузьмич Мякишев ничего на это не сказал, но в душе затаил некоторую грубость. Тем более что на карточку сняли его вдобавок мутно, не в фокусе.
      А тут такое подошло. Сегодня, для примеру, играют "Руслан и Людмила". Музыка Глинки. Дирижер - маэстро Кацман. А без четверти минут восемь являются до этого монтера две знакомые ему барышни. Или он их раньше пригласил, или они сами подошли - неизвестно. Так являются эти две знакомые барышни, отчаянно флиртуют и вообще просят их посадить в общую залу посмотреть на спектакль. Монтер говорит:
      - Да ради бога, медам. Сейчас я вам пару билетов устрою. Посидите тут, у будки.
      И сам, конечно, к управляющему.
      Управляющий говорит:
      - Сегодня выходной день. Народу пропасть. Каждый стул на учете. Не могу.
      Монтер говорит:
      - Ах так, говорит. Ну, так я играть отказываюсь. Отказываюсь, одним словом, освещать ваше производство. Играйте без меня. Посмотрим тогда, кто из нас важней и кого сбоку сымать, а кого в центр сажать.
      И сам обратно в будку. Выключил по всему театру свет, замкнул на все ключи будку и сидит - флиртует со своими знакомыми девицами.
      Тут произошла, конечно, форменная неразбериха. Управляющий бегает. Публика орет. Кассир визжит, пугается, как бы у него деньги в потемках не взяли. А бродяга, главный оперный тенор, привыкший всегда сыматься в центре, заявляется до дирекции и говорит своим тенором:
      - Я в темноте петь тенором отказываюсь. Раз, говорит, темно - я ухожу. Мне, говорит, голос себе дороже. Пущай ваш монтер поет.
      Монтер говорит:
      - Пущай не поет. Наплевать на него. Раз он в центре сымается, то и пущай одной рукой поет, другой свет зажигает. Думает - тенор, так ему и свети все время, Теноров нынче нету!
      Тут, конечно, монтер схлестнулся с тенором.
      Вдруг управляющий является, говорит:
      - Где эти чертовы две девицы? Через них наблюдается полная гибель. Сейчас я их куда-нибудь посажу, леший их забодай!
      Монтер говорит:
      - Вот они, чертовы девицы! Только не через их гибель, а гибель через меня. Сейчас, говорит, я свет дам. Мне энергии принципиально не жалко.
      Дал он сию минуту свет.
      - Начинайте, - говорит.
      Сажают тогда его девиц на выдающиеся места и начинают спектакль.
      Теперь и разбирайтесь сами, кто важнее в этом сложном театральном механизме.
      Конечно, если без горячности разбираться, то тенор тоже для театра крупная ценность. Иная опера не сможет даже без него пойти. Но и без монтера нет жизни на театральных подмостках.
      Так что они оба - два представляют собой одинаковую ценность. И нечего тут задаваться: дескать, я - тенор. Нечего избегать дружеских отношений. И сымать на карточку мутно, не в фокусе! einer5.1 .html" .html"

© М. Зощенко, 1927 г.

Счетчики:

Ссылки для поклоников Зощинка: