|
Предыдущая Следующая
Болезнь приводит сорокалетнего Сашу в Кисловодск, где он два месяца лечится, «укрепляя свое уставшее сердце», и вновь «чувств[ует] себя молодым, способным на безрассудство». В день отъезда он вдруг натыкается на Музу Н. и ее мужа, роняет стакан с нарзаном, она смотрит на него, узнает и тоже роняет стакан. Муж тоже узнает его. "Александр Семенович, – сказал муж, – куда же вы, голубчик, тогда бесследно исчезли?.. [М]ы с Музой очень огорчались вашему отъезду… Да, черт возьми, я ревновал вас. Но теперь, Александр Семенович, я бы вам и сам сказал: поухаживайте, милый друг, за моей женкой". Муж отходит, Муза сообщает Саше, что в тот день пришел не муж, а телеграмма, что он задерживается, а ждавшая отца дочка просто ошиблась. Муза кричала ему вслед, но он уже убежал, а затем уехал. Рассказывая это, она долго истерически смеется, затем говорит: "Как же вы, Саша, уехали в Москву-то… без фуражки? Вы бы хоть зашли за фуражкой…". Она признается, что очень любила его, но тут возвращается муж, и они думают договорить позже.
Саша уходит, чтобы садиться на поезд, и уезжает, забыв узнать их адрес. Он рассматривает ее карточку, чувствует, что любит теперь уже эту постаревшую женщину, несколько раз собирается сойти на ближайшей станции и вернуться в Кисловодск, но не делает этого и понимает, что потерял ее навсегда. Правда, он «успокоился, сказав себе, что он напечатает объявление в центральной газете», чтобы разыскать Музу, «но этого объявления в газетах я так и не видел», заключает автор-рассказчик («Двадцать лет спустя»; далее – ДЛС).
ДЛС стоит особняком в новеллистическом корпусе Зощенко – главным образом в силу странной смазанности его морали. С одной стороны, главный герой вроде бы подвергается воспитательной проработке; с другой, – в отличие от многих таких персонажей, приходящих к «автору» с покаянным рассказом о своих легкомысленных романах, растратах, а также злоключениях, вызванных бюрократизмом властей или грубостью родственников и сослуживцев, Саша осуждается не за безнравственное покушение на чужую жену, а за свою трусость, из-за которой он дважды теряет любимую женщину. Семейная же мораль, напротив, скорее подрывается – сначала сообщением о том, что это был буржуазный брак по расчету, а затем откровенным приглашением мужа поухаживать за его «женкой»; однако, на партнеров по этому сомнительному браку особой вины не возлагается.
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
