|
Предыдущая Следующая
В первом примере, помимо очевидного неопознания личности МЗ-Зощенко Катей, стоит подчеркнуть, что, хотя все переживания отданы МЗ-рассказчиком Кате, он является в этом отношении ее молчаливым двойником, а также двойником Коли М., ибо для него память о Наде и о собственном прошлом и отчуждение от них не менее травматичны, чем для этих периферийных персонажей ПВС. Во втором примере двойничество, на первый взгляд, являющееся нелепой выдумкой сумасшедшего посетителя, оказывается вполне реальным: симптомы его безумия подобны характерным для МЗ (преследование, руки), а результатом его визита становится болезненная прострация самого МЗ. Отсюда нити протягиваются к другим эпизодам самоотождествления МЗ с людьми, выпавшими из нормы, вроде Тинякова и других нищих из числа «бывших», а также, что более интересно, к тем комическим рассказам, где сумасшедшими оказываются не те или не только те, кого объявляют таковыми, но и считающие себя нормальными окружающие, в частности, автор-расказчик[17].
Проецирование же своих страхов на других, в свою очередь, является формой притворства. Так, изображая совершенно вчуже преступника, пытавшегося «смыться из этого мира» с казенными деньгами, Зощенко, в сущности, наделяет его собственным комплексом "мотания между жизнью и смертью" и стратегией "бегства в смерть и болезнь", о которых в ПВС он напишет в том числе применительно к МЗ, то есть, к самому себе (см. гл. X). Более того, в свете рассуждений в ПВС о притворстве («В любом невротическом симптоме я находил страх или притворство»; 3: 635; см. гл. X) с неожиданной серьезностью читаются пассажи из сентиментальной повести «Люди» о смысле приспособления:
«[У]строи[вшись] в один из потребительских кооперативов… Иван Иванович… тотчас и немедленно развил… целую философскую систему о необходимости приспособляться, о простой и примитивной жизни и о том, что каждый человек… непременно обязан, как и всякое живое существо… менять свою шкуру, смотря по времени… Иван Иванович… говорил о той великой научной теории, о симпатической окраске, о так называемой мимикрии, когда ползущий по стеблю жучок имеет цвет этого стебля для того, чтоб птица не склевала бы его, приняв за хлебную крошку… Он с некоторым даже пафосом говорил… что без цинизма и жестокости ни один даже зверь не обходится и что, может быть, цинизм и жестокость и есть самые правильные вещи, которые дают право на жизнь» (2: 75, 77)[18].
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
