|
Предыдущая Следующая
Рассказ этот, хотя и довольно ранний, написан в прямой, несказовой манере, и в нем фигурируют по крайней мере некоторые исторические лица, например, поэт Дмитрий Цензор, так что он читается как описание реального события. (Оно действительно имело место, но, подобно «Рогульке», произошло не с самим Зощенко[21]). При этом, он интересно перекликается с той главкой ПВС, где
МЗ жалуется на вульгарную публику, которая требует читать «Баню» и «Аристократку», смеется издевательским ответам МЗ, просит его рассказать автобиографию и т.п. «Ах, если б мне сейчас пройтись на руках по сцене или прокатиться на одном колесе – вечер был бы в порядке» («Выступление»).
«Случай в провинции» (как, впрочем, и ПВС в целом и главка «Выступление» в частности) не лишен определенного авторского лукавства. Автор, подчеркивающий, что сменил множество профессий (вспомним, кстати, «Какие у меня были профессии», где автор-рассказчик, начав с перечисления множества своих специальностей, начав с перечисления множества своих специальностей, рассказывает как он выдавал себя за «пробольщика»), знаменитый своими литературными псевдонимами, стилизациями и сказовыми масками, с которыми многие читатели одобрительно его отождествляли (см. гл. I, Прим. 7), строго говоря, не имеет права жаловаться на подобную рецепцию. Собственно, в главке «Выступление» жалобы эти носят привычный обоюдоострый характер – эпизод рассказывается в рамках истории собственной психической болезни. «Случай в провинции» более публицистичен, и вся вина возлагается на публику. Обратим, однако, внимание, что на этот раз публика демонстрирует не нехватку понимания художественных условностей (неспособность к suspensionofdisbelief), сколько его переизбыток – готовность поверить в чудо сценической метаморфозы. Но тем самым она невольно проникает в тайну зощенковской неустойчивой идентичности, питающей как его жизненное притворство, так и его литературное лицедейство (тем более что и описываемая история присваивается им у ее реальных участников – Максимилиана Волошина и Алексея Толстого; см. Прим. 21). Отсюда, возможно, его авторское недовольство, напоминающее его обиженную реакцию на предложение Чуковского «вышелушить» из ПВС новеллистический компонент, отбросив «научную» маску автопсихоаналитика (см. конец гл. V).
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
