|
Предыдущая Следующая
«Все идет к простоте необыкновенной. Раньше… чтобы жениться… приходилось… делать черт его что… и теткины ручищи целова[ть]… [Л]ишь одно не меняется… При встрече-то… мы за ручку здороваемся, ручки друг другу жмем и треплем… Ну вот так же смешно, как если бы… мы терлись носами по китайскому обычаю… И в смысле заразы нехорошо, небезопасно… Глупое это занятие – при встрече руку жать!» Далее вспоминается «манеришка» приехавшего в Россию «немчика… – не здороваться за руку. Так, рыльцем кивнет, и хватит. И задумал он такую манеришку привить в России». Но при встрече с одним купцом немец «рыльцем кивнул, а Семен Саввич хлесь его в личность… Немчик… заплакал. А купчик официанта кличет. – Дай-ка, говорит, братец, ему еще раз по личности, я, говорит, тебе после отдам. Ну, официант развернулся, конечно, хлесь обратно. Немец чин-чином с катушек… А перед отъездом знакомому и незнакомому первый протягивал руку и личность держал боком… Небось теперь по личности никто не хлеснет… Приду, скажем, завтра к дяде Яше. Здорово, скажу, брат. А руки не подам» («Китайская церемония»).
Парадоксальное приравнивание рукопожатия мордобою причудливо мотивировано здесь грубостью дореволюционного купчика, но оно отражает зощенковскую фобию "заразы". В результате, вместо того чтобы служить медиационным «средством от побоев», рукопожатие оказывается их парадигматическим вариантом. Цивилизаторская же роль отдается «приветственному поднятию рук» a la: римские патриции – без прикосновения.
Заболевший ленинградец, «будучи от природы мнительным», стал ожидать смерти; жена вызвала из деревни его отца. Однажды тот напился, стал буянить, «его хотели представить в милицию», он убежал, заблудился и «с опаской» обратился к милиционеру. который, «согласно внутренней инструкции, отдал честь подошедшему, приложил к козырьку свою руку в белой перчатке… [С]тарик… растерялся… [а] постовой… показал, куда идти, и снова отдал честь… Но этот маленький жест почтения и вежливости, рассчитанный в свое время на генералов и баронов, произвел исключительное впечатление на… старика… [Тот] подошел уже к другому милиционеру и снова получил приветствие, которое с еще большей силой запало в его слабую душу… [С]тарикан… проходя мимо дворника, не вступил с ним в обычные пререкания, а молча отдал ему честь…». В дальнейшем он иногда вежливо беседовал с милиционером, и «многие… приписали это страху, который старик испытал, когда его хотели волочить в милицию», но в действительности он совершенно перевоспитался благодаря оказанному ему уважению. Вскоре он уехал, причем «стоя на площадке [поезда], отдал всем провожающим честь» («Огни большого города»).
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
