|
Предыдущая Следующая
"Оказалось вдруг, что Зощенко не обороняется, не просит снисхождения, он наступал. Один против всей организации с ее секретарями правления, секциями, главными редакторами.... Его пригласили на трибуну, чтобы публично склонил голову и покаялся... “Я могу сказать - моя литературная жизнь и судьба при такой ситуации закончены.... Сатирик должен быть морально чистым человеком, а я унижен, как последний сукин сын... Я не собираюсь ничего просить. Не надо мне вашего снисхождения, - он посмотрел на президиум, - ни вашего Друзина, ни вашей брани и криков... Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею”... Не раздавленный, он сказал то, что хотел... он отстоял свою честь. Впервые кто-то осмелился выступить против одного из Верных Учеников [т. е., Жданова] Продолжателя [т. е., Сталина]. Еще не было ХХ съезда. И слово каждого из них не подлежало сомнению. Это была победа. Ясно было, что она дорого обойдется ему. Но цена его не занимала. Его уже ничто не останавливало" (Гранин: 425-426). "По свидетельству очевидцев, - пишет Ю. В. Томашевский, - Зощенко заканчивал выступление в состоянии, близком к обмороку. Выкрикнув последние слова, он выбежал из зала" (Долинский: 123).28
Применительно к инвариантам, особенно к архетипическим слоям психики, хронология не существенна. На партийно-литературного бюрократа В. П. Друзина исторический Зощенко реагирует так же, как гимназист МЗ на учителя истории, - с “удивительной смелостью”.
5. Контекст: герой и автор
Но вернемся в двадцатые годы. В мемуарной зощенковиане зафиксирован эпизод, красноречиво перекликающийся с "Монтером" и с очерченным выше топосом почти по всем существенным линиям. Рассказывая о временах "Серапионова братства", В. А. Каверин пишет:
"“Гостишек” не было, и мне особенно нравились такие встречи - я был сторонником замкнутости нашего “ордена”... моему... воображению мерещилось нечто рыцарское, требующее обрядности, “посвящения”... Потом пришел Зощенко, франтовато приодевшийся. Только что вышла его первая книга “Рассказы... Синебрюхова”. Очень хорошо было, что пришел Зощенко, но к сожалению, он пригласил к “серапионам” трех актрис какого-то театра, гастролировавшего в Петрограде, - и это, с моей точки зрения, было плохо. Девушки, впрочем, были хорошенькие, особенно одна... которой, очевидно, понравилось мое мрачное, насупленное лицо, потому что, пока ее подруги читали стихи, она делала мне глазки... Показалось ли мне, что бесцеремонное вторжение хорошеньких актрис, которых Зощенко не должен был приглашать, оскорбляет наш “орден”? Не знаю. Но я с отвращением слушал пошловатые стихи гостей, а когда чтение было закончено, накинулся на них издевательски резко.... [Н]е дождавшись других выступлений, девушки обиделись и ушли. Зощенко проводил их. Серапионы дружно ругали меня, я отбивался... когда он вернулся. Все замолчали... Таким его еще [никто] не видел. Смуглое лицо побелело, красивые темные глаза чуть косили. Он был в бешенстве. Не повышая голоса, он сказал, что я вел себя, как ханжа... и потребовал, чтобы товарищи осудили мое поведение". Далее Каверин вызывает Зощенко на дуэль, изучает дуэльный кодекс, готовится к смерти, но на очередном заседании “ордена” их мирят, причем Зощенко собщает, что тоже "ждал секундантов" (Каверин 1990: 118-123).
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
