|
Предыдущая Следующая
В Америке гудки поют,
И красных небоскребов трубы
Холодным тучам отдают
Свои прокопченные губы.
Реминисценция из Маяковского многочисленными капиллярами связана в этом стихотворении с целым комплексом урбанистических «американских» мотивов, поскольку и сама Америка воспринималась Мандельштамом, прежде всего, как родина новой, «адамистической» культуры. (Ее провозвестниками Мандельштам, в частности, считал Джека Лондона и Уолта Уитмена — чье влияние на Маяковского, заметим, было весьма существенным. «Безукоризненным физическим и душевным здоровьем» Лондона Мандельштам не без иронии восхищался в одной из рецензий 1913 года20; об Уитмене, который «как новый Адам, стал давать имена вещам» и «дал образец первобытной, номенклатурной поэзии, под стать самому Гомеру»21, Мандельштам безо всякой иронии писал в начале 1920-х годов). Похоже, что Мандельштам не без основания видел в футуристе Маяковском большего «адамиста», чем в пропагандирующих адамизм Городецком и Гумилеве.
Какая опасность таилась в приверженности к «адамистической» культуре? Опасность пренебречь достижениями «мировой культуры», опасность впасть в «культурное одичание» (как сказано в мандельштамовской рецензии на собрание сочинений Джека Лондона)22. От подобной опасности Мандельштам пытался предостеречь Маяковского в серии статей, написанных в послереволюционную эпоху. Так, в заметке «Литературная Москва» (1922) он констатировал: «Великолепно осведомленный о богатстве и сложности мировой поэзии, Маяковский, основывая свою «поэзию для всех», должен был послать к черту [намек на заглавие знаменитого манифеста футуристов? — О.Л.] всё непонятное, то есть предполагающее в слушателе малейшую поэтическую подготовку. Однако обращаться в стихах к совершенно поэтически неподготовленному слушателю — столь же неблагодарная задача, как попытаться усесться на кол [намек на заглавие эпатажного стихотворения еще одного «адамиста» — Михаила Зенкевича? — О.Л.]23. Совсем неподготовленный совсем ничего не поймет, или же поэзия, освобожденная от всякой культуры, перестанет вовсе быть поэзией и тогда уже по странному свойству человеческой природы станет доступной необъятному кругу слушателей. Маяковский же пишет стихи, и стихи весьма культурные: изысканный раешник, чья строфа разбита тяжеловесной антитезой, насыщена гиперболическими метафорами и выдержана в однообразном коротком паузнике. Поэтому совершенно напрасно Маяковский обедняет самого себя. Ему грозит опасность стать поэтессой, что уже наполовину совершилось»24 (отметим, в скобках, что колкая шутка Мандельштама о Маяковском-поэтессе была замечена и превращена в бумеранг желчным Федором Сологубом, который говорил В.В. Смиренскому в 1925 году: «...Мандельштам и Маяковский — не поэты, а поэтессы»)25.
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
