|
Предыдущая Следующая
Вся история поэзии -- история развития образа. От самого примитивного и благодарного образа (эпитета) (ударит жезл эпитета и гранит понятия расцвел) до самого широкого и неблагодарного (параллелизма) через как и словно, по метафорам и противоположениям -- вот рукописность духа поэзии.
Вечно для всего только на образе консервировались произведения. "Словно полоска дамасской стали" -- помню; "Зелено-кудрые леса" -- помню, помню; "Мать, провожающая и руки ломающая" -- помню и забыл, что "не шелохнет, глядишь и не знаешь". Только образ, только сравнение убеждает. Вы произнесли Маяковский -- и "лебеди шей колокольных гнитесь в силках проводов". А рядом "мама! ваш сын прекрасно болен" -- это для Шурочки Вертинского. Прошли все войны, Пелопонес, Троя! отгуживает и наша война, забудут матери сыновей, невесты другим заневестятся, будут учить карту Припинских болот гимназисты с перечерниленными пальцами, вся громыхавшая Европа, запыхавшаяся от истерии быть исторической -- все это умрет; ибо все это только легкий вздох дамочки рядом с вставшей на дыбы образа фразой Большакова: "Ах, не обрызгивать, не обрызгивать тротуары, как росой, хрустальным звяканьем шпор".
Но до футуризма образ -- от эпитета до аналогии -- был счастливым исключением. Но до футуризма были образы допустимые и недопустимые. Образы -- сволочи и образы -- пай. Поэтому умный Пушкин -- это только учебник поэзии для начальных школ; поэтому "стррррашный" Лермонтов -- милая красавица с Абрикосовской коробки. Как много говорили и как мало сказали!
Образ прежде всего.
Первый возвестил эту магию образа самый пламенный декадент футуризма, ученый мальчик, небрежный отец футуризма, столько раз ударявший своего сына тем ударом, который был приготовлен для врага, Фат. Маринетти: "образы не цветы, которые можно срывать и выбирать с мелочной бережливостью: они составляют самую сущность поэзии. Поэзия должна быть непрерывающимся рядом новых образов, иначе она только анемия и бледная немочь".
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
