|
Предыдущая Следующая
Выясняется, что на иконе в церкви изображены местные жители («Белиберда», фельетон 1925 г.; ср. «Пан Аполек» Бабеля).
Сын и племянник сапожника, больного язвой, вновь и вновь смешат его, хотя ему опасно смеяться, историей о пьяном соседе, который, выпав из окна, рукой задел и страшно напугал дворника. Рассказчик, тоже работающий сапожником, пытается остановить их, но и сам смеется (ПВС, «В подвале»; 3: 492–493; ср. одноименный рассказ Бабеля).
[32] Из литературных подтекстов известны два чеховских рассказа, часть действия которых развертывается в театре: «Анна на шее», где скупой Модест Алексеич берет в буфете грушу, мнет ее пальцами и кладет на место (Чехов, 9: 166; см. выше в гл. I), и «Дама с собачкой», где Гуров и Анна Сергеевна тоже сидят в разных местах и встречаются в антракте (Чехов, 10: 139–141; см. Попкин 1993: 77); о теме Зощенко – Чехов см. гл. IX.
Что касается конкретного оперного подтекста, то вероятными кандидатами были бы оперы, в которых герой-мужчина подвергается унижению со стороны сильной "чужой" женщины, например, ряд французских опер последней четверти XIX века: «Кармен» Бизе (1875), «Самсон и Далила» Сен-Санса (1877), «Иродиада» (1881) и «Манон [Леско]» (1884) Масснэ. «Самсон и Далила» и «Иродиада» кажутся особенно подходящими благодаря тому, что в них сцена унижения развертывается на пиру. В свою очередь, «Кармен» имеет то преимущество, что она заслужила похвалу любимого автора Зощенко – Ницше (Ницше: 528–530), где вагнеровские оперы к тому же обвиняются в недостатке «аристократизма» и питательности: «Вагнер дает нам недостаточно кусать… мало мяса…» (там же: 548, 554, 541).
Заключение
Реинтерпретацию творчества Зощенко следует воспринимать в общем контексте переосмысления литературных репутаций. За четыре с лишним десятка лет со времени смерти Сталина официальный канон претерпел серию изменений. В историю русской литературы XIX века постепенно вернулись во всей своей сложности Достоевский, Николай Федоров, Константин Леонтьев и Аполлон Григорьев, а Гоголю позволено было оказаться большим модернистом и одновременно большим консерватором, чем считалось. Что касается картины XX века, то свое законное место в ней снова заняли ранний Маяковский, потом Блок, а затем и весь Серебряный век. Были полностью реабилитированы, опубликованы и “признаны” (в том или ином порядке) Ахматова, Бабель, Булгаков, Бунин, Вагинов, Гумилев, Добычин, Зощенко, Мандельштам, Набоков, обэриуты, Пастернак, Пильняк, Платонов, Ремизов, Розанов, Солженицын, Цветаева. Одновременно оказались потесненными не только члены соцреалистической обоймы, в том числе Горький, Маяковский и Шолохов, но и такие ранее “спорные” и даже полузапретные авторы, как Ильф и Петров, в позиции и творчестве которых обнажились “советские” обертоны. Пересмотру с пристрастием подверглись и дореволюционные классики, например, Толстой и Блок (а с ними и такие мировые предтечи коммунизма, как Руссо, Платон и другие).
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
