|
Предыдущая Следующая
"Наконец, со страшными мучениями ему удалось выдавить из себя несколько капель мочи. Но задержка продолжалась. Последовали... бессонница... воспаление кишок... бред... 24 октября... бред утих... и [Тихо Браге] мирно скончался". (Запись Кеплера.)
Похороны состоялись 4 ноября 1601 года.... в Праге", при участии множества высокопоставленных особ. Могила Браге была вскрыта в трехсотую годовщину его смерти для проведения экспертизы, которая установила, что причиной смерти были не камни в почках, а уремия, вызванная увеличением простаты (Торен: 468-470).
Переклички этого эпизода с "Иностранцами" и другими зощенковскими текстами внушительны. Тут и "иностранный, эмигрантский" самообраз Браге, и его "врачебная" квалификация (и перспектива самолечения), и его основная профессия (не забудем, что астрономом является герой ВМ профессор Волосатов, в связи с чем длиннейший комментарий [No. 13] посвящен "книге английского ученого и астронома... Джемс[а] Джинса" и рассуждениям об астрономии; 3: 133-140), и тот факт, что эксгумация его трупа, сделавшая его анекдотическую смерть общественным достоянием, пришлась как раз на детские годы Зощенко. Хотя никаких упоминаний о Браге у Зощенко не обнаруживается (ни в ВМ, ни в ГК, ни в ПВС - несмотря на потенциальную уместность в любой из этих книг), знакомство писателя с историей болезни и смерти великого астронома представляется в высшей степени вероятным, особенно в свете "Иностранцев".
Обратимся теперь к другому заграничному кандидату в прототипы - на этот раз по линии монокля. В связи с особой ролью в зощенковской картине мира Гёте как образца мудрой самодисциплины, любопытен пассаж из эккермановских "Разговоров" об отношении Гёте к очкам. В нем веймарский олимпиец предстает похожим скорее на неуверенного в себе зощенковского рассказчика, нежели на неприступного монокленосителя.
"Как известно, Гёте не любит очков. "Может быть, это моя причуда, - говорил он мне неоднократно, - но я не могу этого преодолеть. Как только незнакомый человек с очками на носу подходит ко мне, у меня тотчас же портится настроение, и я ничего не могу с этим поделать. Это так меня стесняет, что я немедленно утрачиваю значительную часть своей благожелательности и чувствую себя настолько расстроенным, что не может уже быть более речи о свободном и непринужденном развитии моих мыслей. На меня это производит впечатление какой-то неделикатности, точно чужой человек при первом же знакомстве со мною сказал мне какую-то грубость. И я ощущаю это еще сильнее после того, как несколько лет тому назад я заявил в печати о том, как фатально действуют на меня очки. Когда теперь я вижу у себя незнакомца в очках, я тотчас же думаю: он не читал моих последних стихотворений. И уже это одно говорит не совсем в его пользу. Если же он их читал, знает мою особенность и не хочет обращать на нее внимания, то это еще хуже... Мне всегда представляется, что человек в очках делает меня предметом самого тщательного исследования, что своим вооруженным взглядом он хочет проникнуть в тайники моей души и рассмотреть каждую морщинку моего старого лица. В то время как он имеет возможность меня изучать, нарушается справедливое равенство между нами, ибо он мешает мне вознаградить себя тем же. В самом деле: как могу я наблюдать человека, которому нельзя смотреть в глаза во время его речи, человека, зеркало души которого скрыто от меня парой слепящих меня стекол!"" (Эккерман: 824-825; запись от 5 апреля 1830 г) 16.
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
