|
Предыдущая Следующая
«Нет, конечно, автор не имеет намерения сказать: вот, мол, старцы померли со своим секретом [продления жизни], а вот автор, молодец и сукин сын, открыл этот секрет и сию минуту осчастливит человечество своим нестерпимым открытием» (3: 14).
Внимание Зощенко к другому компоненту донжуанского и пушкинского мифа – "столкновению с памятником"[6] интересным образом проявилось в шуточной пьесе «Культурное наследство» (1933 г.), где фигурируют петербургские памятники Петру, Екатерине, Николаю I, Александру III и др., а также живой, не-статуарный Пушкин. Характерную вариацию на те же темы являет и упоминавшийся в гл. VI фельетон «"Пушка" – Пушкину», где предлагается провести «провод… через ручку поэта Пушкина», с помощью которого всякая злоумышляющая «личность… силой тока… отгоняется на пушечный выстрел».
Итак, «Дон-Жуан». Оперная Донна Эльвира предвосхищает зощенковскую Эльвиру-Настю целым комплексом мотивов.
Соблазненная и покинутая Дон-Жуаном, обещавшим жениться на ней, но через три дня уехавшим из города (Бургоса), Донна Эльвира следует за ним повсюду, раздираемая, с одной стороны, любовью, готовностью простить, желанием перевоспитать и спасти его, а с другой – жаждой мести и разоблачения (Эльвира-Настя тоже колеблется – между убийством, шантажом и… настоянием на «приличиях»), и постоянно вторгается во все его действия (как Эльвира-Настя – в комнату рассказчика).
Правда, в отличие от корыстной циркачки, испанская Донна не просит даже эмоциональных «милостей» (nonchiede… qualchemerce), измеряя «стоимость» своих потерь лишь количеством пролитых слез (quantelagrimeequantisospirvoimecostate)[7]. Тем не менее, самый мотив убытка и расплаты налицо.
Параллели умножаются, если рассматривать не только прямые соответствия, то есть, сходства между сюжетно подобными персонажами, а весь комплекс реализованных в обоих текстах функций – таких, как "насилие", "подкуп", и "маскарадная подмена личности и авторства".
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
