Предыдущая Следующая
Нервом всех "заграничных" ситуаций остается проблема "человеческого достоинства". В некоторых случаях она трактуется в лоб, и тогда роль надменного хама отводится иностранному писателю-банкиру, а роль унижаемого человека – советскому "автору". Но чаще желание быть «испанцем», «европейцем» и т. п. приписывается более или менее двусмысленным персонажам. Не застраховано от иронии даже разоблачение власти денег – вспомним напрасные расчеты запертого в немецкой уборной поэта «откуп[иться] от капиталистических щук» и фраза о «состоятельных иностранцах» в и без того заграничном контексте средневекового папства.
Элитарность как защитная оболочка. Западный образ жизни часто предстает воплощением мечты о " безопасности" – как в правовом смысле гарантий от давления властей, так и в обыденном смысле физической неприкосновенности.
«Иван Иванович… буквально хватался за голову, говоря, что не может жить больше в [дореволюционной] России, этой стране полудиких варваров, где за человеком следят, как за зверем… давал себе слово, что… уедет за границу как политический эмигрант» (Лю; 2: 63). Выиграв деньги по займу, советский обыватель чувствует, что «буржуем побывал, капиталистом», но не находит в этом счастья из-за посягательств родственников, требующих подарков, и налетчиков, ломающих двери. "То жил спокойно и безмятежно, то повезло со всех концов». Тем не менее, он хотел бы еще «тысчонку… выиграть для ровного счета» («Богатая жизнь»). Преступного Цезаря Борджиа «хотели отдать под суд, но он сбежал заграницу. И жил там исключительно хорошо, покуда вскоре не умер» (ГК; 3: 338).
В случае с выигрышем "беспокойной" оказывается жизнь не столько «капиталиста» вообще, сколько ее реализация на советской почве; а в последнем примере бегство заграницу происходит из вполне заграничной Италии.
Естественными проявлениями "ограждающей буржуазности" являются хорошие манеры и престижная одежда. Однако эти защитные оболочки, как правило, обнаруживают свою ненадежность: под действием сил российского или иного хаоса зощенковские персонажи предстают униженными, раздетыми и побитыми. Два рассказа с одинаковым зачином по-разному варьируют единый сюжет: провал попыток оградить личность от мордобоя с помощью элитарного этикета. «Веселая жизнь» (см. гл. XV) открывается пассажем о наступающей простоте нравов:
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|