|
Предыдущая Следующая
«[М]ожно не сомневаться, что это наименование [«Короленко»] так при нем и осталось. На вечные времена… Тем более, что Короленко умер… [Н]еудача заключается… в том, что люди бывают как бы живы… [Н]ам как будто бы иной раз выгодно быть неживым. А с другой стороны… покорно вас благодарю… Так что тут, так сказать, с двух сторон теснят человека неприятности» («Происшествие на Волге»).
А в ПВС мертвенный покой провозглашается желанным наименьшим злом без тени комикования – в тоне безнадежной серьезности и от имени самого МЗ:
«В дни… юности я встретил одну… необыкновенно привлекательн[ую]» женщину, которая вся «была сконцентрирована только лишь в одном направлении [ – любовном]. Как метеор, она неслась сквозь чужие жизни… Если бы она была умней, она своим существованием, быть может, сумела бы поколебать мировой порядок… Нет, она не принесла мне несчастья. В те годы, годы моей меланхолии, казалось, ничто не трогает меня. Почти равнодушный, я расстался с ней, и она была обижена тем, что я не повесился и даже не поплакал…. И я одиннадцать лет ее не видел… [О]на живет весьма тихо… стала медлительной, вялой, безразличной… "Все надоело?.. Это пресыщение?"… "Конечно, раз это [любовь] приносит только огорчения, то на что мне это?"… Любовь и несчастье стали тождественны… Пусть лучше не будет желаний, чем снова беда… Я было начал говорить ей о причинах ее несчастья… Но не сделал этого. Пусть она останется такой, как сейчас, – подумал я» («Пресыщение»).
Примечательно, что омертвение, аналогичное постигающему героиню – с одобрения МЗ, который выступает здесь в роли психотерапевта-исцелителя, – было с самого начала свойственно ему самому: «я… даже не поплакал»[11].
Между жизнью и смертью. Изображая смерть как идеальное воплощение желанного покоя, а примиренную готовность к ней – как высшую житейскую мудрость, Зощенко настаивает на отсутствии у него самого страха смерти.
«Нет, смерть никогда не страшила автора. Но вот увядание, дряхлость… Вот что приводило автора в страшное беспокойство, и вселяло тревогу» (ВМ; 3: 26). «Я спорил с моим другом, доказывая ему, что старость есть нечто ужасное, даже ужаснее, чем смерть. Это есть потеря и ослабление чувств, желаний, намерений. Что может быть хуже?» (ПВС; 3: 683).
Предыдущая Следующая
© М. Зощенко, 1926 г.
|
